Игорь Мизрах о себе, малой родине и княгине Ольге

Когда больно, не получается врать и прикидываться. Нам лишь кажется, что с годами мы становимся мудрыми, сдержанными и все понимающими. На самом деле мы до смерти остаемся мальчишками и девчонками с порывистыми душами, и каждое по-настоящему большое счастье или горе напоминает нам об этом.

Враг расстрелял город моего детства и моей юности Винницу, и я не собираюсь врать, что мне было так же больно, когда ракеты рвались над крышей моего киевского дома, в Чернигове или Одессе.

Наверное, это потому, что сердце не относит малую родину ко взрослому миру. Она, эта родина детства, живет не на карте страны, а в снах и воспоминаниях, и оттого кажется, что с ней ничего не может случиться.

Оказывается, может. И слово Винница, которое раньше оживляло в памяти большие папины плечи, солнечные разводы на стекле кафе-мороженого и перестук колес ночного трамвая, сейчас рисует пятна густой крови на асфальтовых трещинах, застывший на разбитых губах крик и разорванную пополам девочку с глазами мультяшного олененка.

Как будто ударили ножом первую любовь. Причем, не прожившую свою жизнь где-то там, отдельно от тебя, а ту, давнюю, наполовину придуманную и навсегда застывшую в музее души вечно юным алмазиком.

141 день мне казалось, что во мне полно гнева и ярости. Я ошибался. Их полно сейчас, когда они бешено рвутся из души наружу, а ничему другому в ней попросту не осталось места.

Мне мало того, что орки горят на наших пашнях и улицах оккупированных городов. Я хочу, чтобы Тамбов и Нальчик выли от ужаса, ночуя в подвалах, чтобы неопрятные русские мамки проплакали свои глаза, ища сыночков в горе трупов, а украинское оружие, развернув знамена, прогрохотало по брусчатке Красной площади.

В конце концов, а как иначе? Сегодня у нас нет других дел, кроме войны и победы. Они пришли уничтожить нас, а значит, умрут сами. На огромной третьей от Солнца планете нам и русским не ужиться, и формула «или мы, или они» придает нашей войне ясный жесткий смысл.

Помните вечные дискуссии о статье, карающей за «превышение необходимой самообороны»? Так вот, время дискуссий окончено. Мир старомодно делится на Добро и зло, и что бы Добро ни сделало в этой схватке, оно заслуживает только изюма в шоколаде и слов благодарности. Тогда почему суд считает удары человека, который смог отбиться от свирепой уголовной твари?

Точно так же с армиями и народами. С чего это мир, как строгая училка, говорит нам, как мы можем бить орков и как не должны, с расчетливостью главбуха ограничивая калибры орудий и траекторию ударов? Только нам ясно, что, если мы дрогнем, русские без всякой войны обведут сразу несколько стран непобедимого НАТО карандашом на штабной карте?

Послушай меня, цивилизованный мир! Это не твой, а мой брат был там, куда ударили русские ракеты! Это не твоя, а моя племянница охрипла от ужаса и слез! Ты смотришь мою войну по телевизору и не смей «уравнивать шансы сторон», продлевая этот кровавый футбол!

«Мы отомстим» — говорит героический небритый Зеленский. С этого места, пожалуйста, подробнее, господин Президент. Как именно мы отомстим? Сколько русских и как именно мы должны убить, чтобы приглушить рвущую сердце боль за Мариуполь, Бучу, мою маленькую Винницу, каждого умершего от пыток бойца, каждую изнасилованную на глазах у детей украинку?

Почему наши слова о мести расплывчаты, как вражеская сводка? Чего нам не хватает? Злости, правоты, боеприпасов?

Месть княгини Ольги вошла в исторические учебники мира, и я не припомню, чтобы кто-то назвал ее международным преступлением или средневековой дикостью. Праведная расплата во все века считалась правом и долгом, а чем мы отличаемся от предков? Тем, что платим кусочком пластмассы за вино, хлеб и шоколад?

Ольга посчитала убивших ее мужа древлян низкими злодеями и лишила их права на милосердие. История повторяется, сегодня русские нарушили все законы мира и войны, и само их существование на планете это преступление перед человечеством.

Если мы не можем закапывать врагов живьем, как киевская княгиня, то давайте хотя бы вспомним, что советские самолеты бомбили Берлин в сентябре 1941-го, когда казалось, что Москва обречена, а война проиграна.

Приговоренные соотношением сил британцы отказались от химеры  Амстердамского проекта в мае 1940-го и в ходе войны отплатили за 60 000 своих убитых братьев и сестер смертью 600 000 немцев.

С какой же стати кто-то ограничивает наше право на возмездие? Что так сильно изменилось в мире за 80 лет, что обезьянье русское племя не должно расплатиться мукой и ужасом за мою маленькую растерзанную Винницу, за все поруганные малые родины гордой страны?

Конечно, мы не начнем выкалывать глаза пленным, давить танками детей и насиловать грязных русских теток. Но, черт возьми, давайте хотя бы скажем вслух, что наша победа будет полной и безжалостной, мы убьем миллионы орков, прогоним толпы пленных босиком по украинским улицам и увидим, как безумный карлик путин на гаагской виселице смешно дернет короткими ножками в тюремных ботах!

Может быть, тогда хоть немного ослабит хватку бессильная, и оттого вдвойне невыносимая боль за разорванное взрывами небо 24 февраля, за кровь и унижение завоеванных орками земель, за похоронки украинским мамам, за Винницу с глазами мертвой малышки?

Впрочем, нет, пожалуй. Мне не становится легче даже сейчас, когда я пишу самый эмоциональный и сбивчивый текст за всю свою карьеру.

Наверное, это плата за традиционную украинскую мягкотелость, которая сменяется веселой яростью лишь в огне битвы, а жестокой, по большому счету, быть и вовсе не умеет.

Мой реквием по малой родине не удался, и возможно, это добрый знак. Винница ранена, но не умерла, мой брат и моя племянница пострадали, но живы. Украина залижет раны и будет улыбаться среди боя, пугая ванек и боевых бурятов своей неистребимой доблестью.

А мы будем воевать еще злей, расчетливей и безжалостней, приближая день, когда великая страна решит, как именно она отомстит за удивленную смерть винницкого ребенка.

Фото княгині Ольги: Elle.ua